Я увернулся в последний миг и сосредоточился на враге передо мной.
Сперва прихлопну его, а потом уже буду разбираться с этим странным жаром.
Легче сказать, чем сделать.
Мои нынешние боевые навыки основывались на том же фундаменте, каким обладал безликий — и развивал он их намного дольше. Умения из прошлой жизни тут ничем не помогут: стоит врезать чудовищу ногой, как щупальца поймают её и запихнут в пасть.
Тут меня осенило.
Кому, как не моему врагу, знать, как справляться с себе подобными?
Я стал приглядываться к тому, куда именно бьёт монстр. Моя догадка вскоре подтвердилась. Он избегал ударов по корпусу, редко метил в голову и лишь отмахивался от моих рук. Его интересовали только ноги.
Иными словами, он старался обездвижить меня. И это было крайне логично. Мы оба могли дубасить друг друга целыми днями, излечивая любые повреждения.
Но если поглотить соперника, то регенерировать он уже не сможет. Когда я поедал своих клонов, они, оказавшись внутри, даже не трепыхались и растворялись за считанные мгновения.
Безликий не хотел победить меня. Он хотел меня съесть. И всё, что ему для этого требовалось, — пришпилить непокорного сородича к металлическим плитам и пошире открыть пасть.
Не сказать, чтобы открытие ошеломило меня. Я не питал иллюзий относительно природы безликих. Они были хищниками, а хищникам свойственно питаться добычей.
Я увидел в этом свою цель.
Мой враг — жертва.
А жертве полагается быть съеденной.
Наполненный решимостью, я рванулся вперёд и поймал один из отростков безликого — сейчас невозможно было точно сказать, какую конечность я ухватил. Рванув её на себя, я сменил облик и сунул трофей в пасть.
Моё показательное выступление монстру не понравилось. Совсем не понравилось.
Он набросился на меня с удвоенной силой, и я вынужденно ушёл в глухую оборону. Периодически я прыгал в подворачивавшиеся арки и уносился далеко от противника, но он настигал меня, и бой продолжался.
Бритвенно-острое лезвие, наследие ткача, едва не перерубило мне ногу. Я еле увернулся, и оно глубоко рассекло бедро. Я пошатнулся, стараясь не упасть, и враг развил свой успех — набросил на меня сеть паутинок. Я неловко отступил и вляпался в слюну едкоплюя, которой чёртов безликий покрыл пол за моей спиной. Я даже не заметил, когда он это сделал.
Ступни приклеились к изразцу. Я дёрнулся, чтобы вырваться, но попытки были тщетными. Молниеносным выпадом безликий оторвал мне руку, которой я прикрывался.
В чёрных шариках его глаз плескалось торжество. Чудовищная пасть начала раскрываться.
Жар в груди теперь жёг не хуже магического огня алоплащников. По внутренностям словно растёкся жидкий металл.
Против меня ополчилось собственное тело.
Или же?..
Я содрогнулся, изрыгнув мешавший предмет, — и подхватил оставшейся рукой жезл Нарцкуллы. Он ощущался живым. Под поверхностью рукояти разливалось тепло, а череп в его навершии злобно скалился обезьяньей пастью.
Следуя зову интуиции, я нацелил жезл на безликого. Тот испуганно отпрянул, но было поздно. Из третьего глаза во лбу черепа ударил тонкий пурпурный луч. Он пронзил монстра насквозь с поразительной лёгкостью и устремился дальше, вонзившись в одну из арок. Она взорвалась, разметав во все стороны каменное крошево.
За первым лучом ударил второй, третий… Попадая в безликого, они пролетали насквозь и вонзались в арки, в металлические плиты, в стены, отчего содрогалась давным-давно мёртвая пещера. Возмущённо загрохотало под сводом, вниз посыпались булыжники.
Руины рушились, складывались сами в себя, как карточный домик, и мой противник дрогнул. Магия не убила его, но сильно изувечила. Он заковылял к ближайшей арке и нырнул в неё за секунду до того, как я прицельным выстрелом отсёк ему ногу. Арка рухнула, подняв клубы пыли, и только тогда я сообразил, что это была последняя.
Монстру неоткуда было выйти.
Кое-как я выпутался из клейкой слюны и паутины, перекинулся, чтобы залечить раны, и двинулся вдоль стены, лавируя между сыпавшимися сверху обломками. Мою руку по-прежнему оттягивал жезл, растративший всё тепло; его рукоять заиндевела.
Неправильность, витавшая в воздухе, никуда не делась, однако после того как обвалились арки, пространство стало меньше чудить. Вскоре я обнаружил подходящий проход и протиснулся в него.
Рокот потревоженной пещеры постепенно затихал. Её свод устоял, но мне всё равно хотелось убраться отсюда как можно дальше. Но я не успел сделать и двух шагов к выходу.
«Стой! Куда собрался?»
На сей раз ментальное воздействие не походило на щекотку. Оно сдавило голову тесным обручем — куда более грубый, но не менее действенный приём.
«Нам нужно поговорить. Здесь и сейчас. Пока подходящие условия, мой приемлемо смышлёный друг».
Ещё один монстр рядом? Новая псионическая тварь? Час от часу не легче. Я огляделся вокруг, но пещера была абсолютно пуста.
Щупальца обожгло холодом, и я догадался опустить взгляд.
Обезьяний череп смотрел на меня. В его глазницах тлели пурпурные огоньки.
Глава 22
От неожиданности я подскочил и едва не выпустил жезл.
Ещё в начале блужданий по третьему слою я как-то убил целый день на то, чтобы активировать его. Пусть я не владел магией, однако вещь великой мощи, высоко ценившаяся старухой, должна была работать и в руках лишённого дара. Во всяком случае, я надеялся на это.
Ожидания не оправдались. Я махал жезлом как сумасшедший, мысленно взывал к его силам, стучал по лбу обезьяньего черепа и натирал драгоценности, украшавшие его глазницы и рукоять. Внимательно осматривал артефакт в форме тушканчика, чтобы увидеть магические потоки, которые плотно закручивались вокруг него, словно сахарная вата вокруг палочки.
Повлиять на них прикосновениями не вышло. Поймать парочку потоков и подключиться к ним я тоже не смог, хотя усердно старался.
Из последнего испробованного была медитация. Я провёл несколько часов, надеясь на то, что каким-то образом почувствую ток маны и перехвачу управление над ним.
Ничего не помогало, и в конце концов я оставил попытки разобраться с жезлом до тех пор, пока не поглощу кого-нибудь с магическим талантом. Если я верно понимал то, как работает моя способность, в обличье волшебника я обрету и его дар. А значит, и сумею активировать артефакты. До тех пор я лишь изредка извлекал его на стоянках, чтобы проверить, не повредило ли ему пребывание в моём брюхе.
Но и в самых безумных предположениях я не заходил так далеко, чтобы считать, будто жезл обладает сознанием — или его искусным подобием. Будь так, он давно бы вышел на связь. Хотя бы после того случая, когда я ненароком едва не утопил его в подземном ручье.
Наверное, по-настоящему великие артефакты не обращают внимания на такие пустяки.
«Не обращаем, когда не можем говорить. Теперь я могу, но злиться не буду. Хорошо уже то, что ты способен воспринимать истинную речь. Хоть и искажённо».
Образы, которые исходили от жезла, отчасти напоминали мысли, посылаемые безликим, но были более… человечными? Впрочем, за каждым словом следовала небольшая пауза. В ней чудилось призрачное эхо, потрескиванием статических помех вползавшее в мой разум. Оно придавало собеседнику ощущение чуждости куда большее, чем было у безликого.
Лучше найти более подходящее место для беседы.
«Не двигайся. Вблизи от руин истончение. Если уйдёшь дальше, общение прервётся».
Ты пробуждаешься только в развалинах?